Номер 138805. Помните, люди!

В 1975 году я совершила путешествие по Польше в составе организованной партийно-комсомольской группы. Это было совсем другое путешествие в Европу, нежели чем в веке 21-м. Мы  посетили несколько крупных польских городов, нас возили на заводы, знакомили с достопримечательностями,по большей части связанными с освободительным и революционными событиями. Правда, не только с ними.  Однако без идеологии не обошлось. Конечно, подсмотрели мы и свободную западную жизнь в ресторанах, магазинах, на каких-то молодёжных тусовках. 

Неизгладимое впечатление на меня произвело посещение Освенцима..Мой отец был  в немецком плену. Его воспоминания никогда не забудутся.  О голоде, когда была съедена заключёнными (об этом рассказывал отец) вся трава, только-только пробившаяся весной, голод, от которого можно было озвереть. Нестерпимые мучения от холода. Непосильный труд в шахтах, на заводах. Постоянное ожидание смерти от пули надзирателя,  даже от пинка -- много ли надо живому скелету. Но была в тех людях неведомая фашистам сила -- вера, надежда и сострадание...

Так вот о посещении Освенцима. И о моём отце Василии Фёдоровиче Саблине -- участнике Великой Отечественной войны.

-- Пан, есть ли у Вас книга об Освенциме на русском языке?

Он, видимо, сразу не понял, попросил повторить.

-- Книга. На русском языке.

-- Ах, по-русски.

Он подаёт мне книгу, выпущенную издательством Государственного музея в Освенциме "Освенцим в глазах СС". Пан Бронислав Бернадский жестом просит книгу назад и молча пишет на форзаце цифры 138805. Так же не говоря ни слова, он показывает на запястье левой руки несмываемый номер 138805 -- его лагерный номер. Он был узником Освенцима. 

Тогда, в 1975, ещё пускали русских в этот страшный музей (сейчас, я слышала, уже не пускают). Читаю свою старую статью в газете о  поездке в Польшу и воочию вижу подробности экскурсии в Освенцим: бесконечные бараки,  многоэтажные нары внутри, грубо сколоченные столы, алюминиевые плошки, арестантские лохмотья. В следующих бараках пирамиды из чемоданов, взрослой обуви и детских ботиночек, сандаликов. Горы человеческих волос. А дальше спуск в подземелье, в карцеры для заключённых. Рельсы в печь  и сама эта печь -- крематорий, в котором сжигали пленных. Нам только рассказывали о медицинских экспериментах, которые проводили фашисты в этом лагере. Показать ничего не показывали. Нормальная человеческая психика этого выдержать не может.

Мой отец тоже был приговорён к сожжению. В том лагере, где он находился, всё было так же, как в Освенциме. Остался живым благодаря тому самому состраданию, милости к ближнему и верности в дружбе. Сосед по нарам предложил моему Василию Фёдоровичу поменяться номерами (к счастью, в их лагере их не выкалывали на теле заключённых) -- чтобы вместе со своим другом разделить смертную участь. Он сгорел вместе с товарищем, а отец, благодаря ему, остался жив. 

Оставляю эти записки, чтобы потомки помнили. Мой отец прошёл через это. Я своими глазами видела восстановленные с помощью живых свидетелей картины (теперь это обозначается словом инсталляции) этих ужасов. 

Помните, люди! Через века, через года помните! (Да простит мне поэт, что не буквально цитирую его слова).